←К оглавлению |
Карлос Кастанеда – Огонь изнутри |
На следующий день мы позавтракали на рассвете. Затем дон Хуан сдвинул мой уровень осознания.
– Давай сегодня отправимся в изначальное место, – сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро.
– Пожалуй... – несколько колеблясь проговорил тот, а потом, взглянув на меня, добавил – тихо, как бы не желая, чтобы я слышал: – Думаешь, он потянет? Что-то я сомневаюсь...
Всего за несколько секунд мой страх и подозрительность выросли до неимоверных размеров. Сердце заколотилось, меня прошиб пот. Дон Хуан подошёл ко мне и, почти не скрывая своего веселья, заверил что Хенаро просто потешается надо мной, – мы только прогуляемся туда, где тысячелетия назад жили самые первые видящие.
Пока дон Хуан говорил я мельком взглянул на Хенаро. Тот медленно качал головой из стороны в сторону. Движение было совсем незаметным. Хенаро словно давал мне понять, что дон Хуан говорит неправду. Я едва не обезумел, находясь на грани истерики, и очнулся только когда Хенаро захохотал.
Я был ошеломлён тем, с какой лёгкостью менялись мои эмоциональные состояния – от практически неуправляемого взрыва до полного спада.
Втроём мы вышли из дома Хенаро. Было раннее утро. Вскоре мы углубились в выветренные холмы, расстилавшиеся вокруг дома. Там мы остановились и сели на огромном плоском камне посреди свежевспаханного и, судя по всему, засеянного склона.
– Вот оно – изначальное место, – сказал мне дон Хуан. – В процессе объяснения нам предстоит прийти сюда ещё раз.
– Ночью здесь случаются очень странные вещи, – сообщил Хенаро. – Нагваль Хулиан, по сути, поймал здесь союзника. Вернее, союзник...
Дон Хуан довольно явственно шевельнул бровями. Не договорив, Хенаро умолк и улыбнулся мне:
– Рановато для страшных историй. Подождём до темноты.
Он встал и принялся красться на носках вокруг камня, выгнув назад спину.
– Что он говорил о том, как ваш бенефактор поймал здесь союзника? – обратился я к дону Хуану.
Тот не ответил, глядя на ужимки Хенаро. Дон Хуан был от них в экстазе.
Через некоторое время он, наконец, проговорил всё ещё не сводя глаз с Хенаро:
– Хенаро имел в виду довольно сложный метод использования осознания.
Хенаро тем временем полностью обошёл вокруг камня и вернулся на своё место. Тяжело дыша, он сел на камень. Он почти задыхался.
Дон Хуан, похоже, был просто в восторге от того, что только что проделал Хенаро. У меня же в очередной раз возникло ощущение, что они надо мной потешаются, замышляя нечто, о чём я не имею ни малейшего понятия:
Вдруг дон Хуан вновь принялся рассказывать. Звук его голоса меня успокоил. Он сказал что в результате огромнейших усилий видящие пришли к следующему заключению: полностью развитое процессом жизни сознание взрослого человеческого существа называть осознанием некорректно, поскольку в результате определённых преобразований оно превращается в нечто гораздо более сложное, более мощное и более дееспособное. Это нечто видящие назвали вниманием.
– Откуда видящие узнали, что осознание человека растёт и трансформируется? – спросил я.
Он ответил, что на каждом этапе развития человеческого существа некоторая полоса эманации внутри кокона становится ярче. По мере накопления человеческим существом опыта эта полоса постепенно начинает излучать свет. В некоторых случаях свечение данной полосы эманации становится настолько ярким, что она сливается с внешними эманациями. Наблюдая такое усиление свечения, видящие были вынуждены предположить: осознание – это как бы сырьё, продуктом переработки и развития которого является внимание.
– Как видящие описывают внимание?
– Они говорят, что внимание суть упорядоченное и усиленное процессом жизни осознание, – ответил он.
Он добавил что определения таят в себе определённую опасность: делая вещи более понятными, они их упрощают. В данном случае, давая определение вниманию, мы рискуем превратить чудесное магическое преобразование в нечто бытовое и невыразительное. Внимание – величайшее и, по сути, единственное достижение человека. Исходное осознание животного уровня трансформируется до состояния, охватывающего всю гамму человеческих проявлений. А видящие совершенствуют его ещё больше – до тех пор, пока оно не охватит объём человеческих возможностей.
Я поинтересовался, существуют ли с точки зрения видящих какие-либо принципиальные различия между проявлениями и возможностями.
Дон Хуан объяснил, что под проявлениями понимается то, что мы способны выбирать как личности. Этим термином обозначается всё, относящееся к уровню обычной жизни, то есть – к диапазону известного. И благодаря этому проявления ограничены как количественно, так и качественно. Человеческие же возможности принадлежат сфере неизвестного. Они относятся не к тому, что мы можем выбрать, а к тому, чего мы способны достичь. Примером человеческого проявления может служить наш выбор, сообразно которому мы считаем человеческое тело материальным объектом, подобным множеству прочих материальных объектов. А пример одной из человеческих возможностей – достижение видящих, благодаря которому они воспринимают человека как яйцеобразное светящееся существо. Тело как материальный объект относится к сфере известного. Воспринимая тело как светящееся яйцо, мы имеем дело со сферой неизвестного. Человеческие возможности, таким образом, поистине неисчерпаемы.
– Видящие считают, что существуют три типа внимания, – продолжал дон Хуан. – Ты понимаешь, конечно, что речь идёт только о человеческих существах, а не о живых существах вообще. Но это не просто типы внимания. Это, скорее, три уровня достижения, три уровня развития. Их называют первым, вторым и третьим вниманием. И каждое из них являет собою совершенно независимую самодостаточную область.
Первое внимание человека – это животное осознание, которое в процессе накопления жизненного опыта развилось в замысловатое многоплановое и исключительно хрупкое образование, функция которого – иметь дело со всем, что существует в нашем обычном мире повседневной жизни. Иначе говоря, всё, о чём можно думать, относится к сфере функционирования первого внимания.
Первое внимание суть то, что мы являем собою в качестве обычных людей. И, по причине столь абсолютной власти над нашими жизнями, первое внимание оказывается наиболее важным приобретением обычного человека. В сущности, первое внимание, пожалуй, даже единственное, чем мы реально обладаем.
Учитывая действительную значимость первого внимания, видящие взялись за тщательное его исследование посредством видения. Находки, сделанные ими в этой области, сформировали всё их мировоззрение, как и мировоззрение их последователей. Хотя последователи в большинстве своем не понимали, что именно видели те видящие на самом деле.
Проникновенным голосом дон Хуан сообщил мне, что выводы, сделанные новыми видящими на основании тщательных исследований, не имели практически ничего общего с рассудком и соображениями рационального порядка. Ведь исследовать первое внимание и формулировать соответствующие объяснения может только тот, кто его видит. Разумеется, это доступно только видящему. А вот изучать то, каким видящий видит первое внимание, довольно важно. Это даёт первому вниманию ученика уникальную возможность – понять принципы и механизмы своего собственного функционирования.
– Так вот, видящий видит первое внимание как светимость осознания, развитую до состояния сверхинтенсивного излучения, – продолжал дон Хуан. – Но эта часть светимости зафиксирована, так сказать, на поверхности кокона. Это светимость, покрывающая зону известного.
А теперь поговорим о втором внимании, которое является более сложным и специфическим состоянием светимости осознания. Второе внимание относится к сфере неизвестного. Оно начинает работать, когда задействуются эманации внутри человеческого кокона, которые обычно не используются.
Я назвал второе внимание специфическим состоянием по следующей причине: чтобы задействовать эти неиспользованные эманации, необходима необычная, тщательно разработанная и спланированная тактика, требующая исключительной дисциплины и высшей степени сосредоточения.
Дон Хуан напомнил мне, как когда-то, обучая меня искусству сновидения, он уже рассказывал о сосредоточении, необходимом для осознания того, что видишь сон. Так вот, это сосредоточение – предшественник второго внимания. Форма, в которой пребывает сознание при таком сосредоточении, принципиально отличается от формы, необходимой для того, чтобы иметь дело с миром обычной жизни.
Ещё дон Хуан сказал, что второе внимание также называют левосторонним осознанием и что это – огромнейшая область. Фактически эта область кажется беспредельной, настолько она огромна.
– И просто так я не полезу туда ни за что на свете, – продолжал дон Хуан. – Это – трясина, настолько сложная и причудливая, что трезвые и уравновешенные видящие входят в неё только при строго определённых условиях.
Вся сложность состоит в том, что забраться во второе внимание просто, а противиться его зову практически невозможно.
Овладев осознанием, древние видящие использовали своё мастерство для того, чтобы расширить своё свечение осознания до непостижимых пределов. Заставляя вспыхивать эманации внутри своих коконов по одной полосе за раз, они стремились зажечь их все. И им это удалось, но, как это ни странно, умение зажигать полосы по одной стало тем фактором, из-за которого они увязли в трясине второго внимания.
Новые видящие исправили их ошибку. Они довели мастерство управления осознанием до его естественного завершения. Они научились одним ударом выводить свечение осознания за пределы кокона.
Третье внимание достигается, когда свечение осознания превращается в огонь изнутри – свечение, которое зажигает не по одной полосе за раз, а одновременно все эманации Орла внутри кокона человека.
Дон Хуан сказал что испытывает благоговение перед непреклонным устремлением новых видящих к достижению третьего внимания в течение жизни, пока они обладают личностным самоосознанием.
Он не счёл нужным останавливаться на тех редких случаях, когда люди и другие живые существа случайно входят в неизвестное и непознаваемое, не отдавая себе в этом отчёта. Дон Хуан сказал, что каждый такой случай – это дар Орла. Впрочем, для новых видящих вход в третье внимание – тоже дар, но значение этого дара несколько иное. Он скорее является наградой за достижение.
И ещё дон Хуан сказал что в момент смерти все человеческие существа входят в непознаваемое, и некоторые из них достигают третьего внимания, но всегда лишь на непродолжительное время и только для того, чтобы очистить пищу для Орла.
– Высшее свершение человеческого существа, – закончил дон Хуан, – достичь этого уровня, сохранив жизненную силу и не сделавшись бестелесным осознанием, которое, подобно мерцающей искорке, взлетает прямо к клюву Орла, чтобы быть им поглощённым.
Пока дон Хуан рассказывал, я не замечал ничего вокруг. Теперь обнаружилось, что Хенаро исчез, видимо, встал и куда-то ушёл а сам я склонился к камню, и дон Хуан, сидя рядом на корточках, мягко толкает меня за плечи вниз. Поддавшись, я лёг на камень и закрыл глаза. С запада дул нежный ветерок.
– Только не засни, – произнёс дон Хуан. – Ты ни в коем случае никогда не должен спать на этом камне.
Я сел. Внимательно на меня глядя, дон Хуан добавил:
– Просто расслабься. Пусть внутренний диалог замрёт.
С абсолютно полным сосредоточением я следил за его словами. Вдруг что-то словно ударило меня изнутри. Это был испуг. Сперва я даже не знал, в чём дело. Я решил, что испытываю очередной приступ неверия. Но потом, как молния, меня пронзило: да ведь уже вечер! По моим ощущениям мы разговаривали на камне не больше часа. А прошёл целый день!
Я вскочил. Я полностью отдавал себе отчёт в чудовищности несоответствия, но что именно со мною происходит, тем не менее, понять не мог. Я только испытывал странное ощущение – тело жаждет убежать прочь. Дон Хуан прыгнул, обхватив меня, и мы вместе с ним скатились на мягкую землю. Дон Хуан держал меня крепко, я чувствовал себя зажатым в стальных тисках. Мне и в голову никогда не приходило, что он настолько силён.
Меня всего трясло, как в припадке эпилепсии. Руки метались вокруг, описывая самые невероятные траектории. И в то же время существовала некая отрешённая часть меня, которая даже с некоторым интересом созерцала, как вибрирует, извивается и подпрыгивает тело.
Наконец, спазмы прошли, и дон Хуан меня отпустил. Он тяжело дышал от напряжения. Он сказал что теперь нам будет лучше взобраться обратно на камень и там посидеть, пока я окончательно не приду в себя.
Я не смог устоять перед соблазном задать свой обычный вопрос: что со мной произошло? Он объяснил что, во время его рассказа я перешёл определённую грань и неожиданно вошёл очень глубоко в левостороннее осознание. Дон Хуан и Хенаро последовали туда за мной. А потом я точно так же внезапно оттуда вышел.
– Я как раз вовремя тебя поймал, – сообщил мне дон Хуан. – Иначе тебя вынесло бы прямёхонько в твоё нормальное состояние.
Я совершенно запутался. Он объяснил, что все мы втроём играли осознанием. В какой-то момент я, должно быть, испугался, и ускользнул от них.
– Хенаро – мастер осознания, – продолжал дон Хуан. – Сильвио Мануэль – мастер воли. В своё время их обоих безжалостно толкнули в неизвестное. Наш бенефактор поступил с ними точно так же, как с ним самим поступил его бенефактор. В некотором отношении Хенаро и Сильвио Мануэль очень похожи на древних видящих. Они знают, что они могут сделать, но их мало интересует то, как они это делают. Сегодня Хенаро воспользовался случаем, чтобы сдвинуть твою зону свечения осознания. В результате все мы вместе оказались в каких-то таинственных закоулках неизвестного.
Я умолял его рассказать, что происходило с нами в неизвестном.
Вдруг у самого своего уха я услышал:
– Ты должен сам это вспомнить.
Я был абсолютно уверен, что слышу голос видения, и потому совсем не испугался. Я даже не поддался побуждению оглянуться.
– Я – голос видения, и я говорю тебе, что ты – болван, – раздался тот же голос.
Затем послышался смешок.
Я обернулся. Позади меня сидел Хенаро. Я был настолько удивлён, что хохотал, наверное, даже несколько истеричнее, чем они.
– Ну что ж, темнеет, – сказал мне Хенаро. – Как я тебе уже обещал сегодня, нам предстоит нечто! На этом самом месте.
Тут в разговор вмешался дон Хуан:
– А может быть, хватит на сегодня? А то ведь наш дурачок может помереть со страху.
– Не-е, он – в порядке, – возразил Хенаро, потрепав меня по плечу.
– Ты бы всё-таки у него самого спросил, – настаивал дон Хуан. – Он ведь и вправду такой дурачок, что может помереть со страху. Он сам тебе об этом скажет.
– Что, действительно? – подняв брови, обратился ко мне Хенаро. – Ты на самом деле такой дурачок?
Я промолчал. И от этого они в буквальном смысле покатились со смеху. Хенаро даже скатился на землю. Дон Хуан легко спрыгнул с камня и помог ему подняться на ноги. После этого Хенаро сказал дону Хуану, имея в виду меня:
– Попался! Он ведь никогда не скажет, что он – дурачок. Он для этого чересчур важен. А потом произойдёт нечто такое, отчего его будет трясти. Он даже в штаны может наложить со страху. А всё потому, что не признался, что он – дурачок.
Наблюдая за тем, как они смеются, я пришёл к убеждению, что так радостно хохотать способны только индейцы. Но тут же я пришёл к убеждению, что они злобствуют, и это видно невооружённым глазом. Ведь издевались они над не-индейцем.
Дон Хуан мгновенно уловил мои чувства и сказал:
– Не позволяй своему чувству собственной важности разрастаться до неимоверных размеров. Ни с какой точки зрения ты не являешься чем-то особенным. Так же, как и любой из нас, независимо от того, индеец он или нет. Нагваль Хулиан и его бенефактор добавили к своей жизни не один год удовольствия, потешаясь над нами.
Хенаро живо вскарабкался на камень и, подойдя ко мне, заявил:
– На твоём месте я бы не знал, куда себя деть от смущения. Я бы очень расстроился. Я бы даже разревелся! Да ты поплачь, поплачь! Пореви хорошенько, сразу полегчает.
К своему несказанному удивлению, я начал тихонько всхлипывать. А потом так разозлился, что взревел от ярости. И только после этого почувствовал облегчение.
Дон Хуан мягко похлопал меня по спине. Он сказал, что обычно гнев действует очень отрезвляюще. Иногда так действует страх, иногда – юмор. Но я, в силу своей насильственной натуры, реагирую только на гнев.
Он добавил, что внезапные сдвиги в светимости осознания очень нас ослабляют. Они пытались меня поддержать, заставить стать сильнее. И Хенаро в этом явно преуспел, когда ему удалось привести меня в ярость.
К тому времени уже наступили сумерки. Вдруг Хенаро указал на какое-то мелькание прямо в воздухе, на уровне глаз. В сумеречном свете это было похоже на большую бабочку, которая кружилась вокруг места, где мы сидели.
– Не иди на поводу у своей впечатлительности, – предостерёг меня дон Хуан. – Не нужно ничего желать и ни к чему стремиться. Просто пусть Хенаро тебя ведёт. И не отводи взгляда от этого пятна.
Мелькающая точка определённо была бабочкой. Я ясно различал все её детали. Я следил за её извилистым усталым полётом, пока не начал видеть каждую частичку пыльцы на её крылышках.
Я был полностью поглощён созерцанием, когда что-то вдруг вывело меня из этого состояния. Прямо за спиной я ощутил мощный взрыв беззвучного шума, если так можно выразиться. Обернувшись, я заметил целую группу людей, стоявших в ряд на другом, несколько более высоком, чем тот, где мы сидели, конце камня. Я подумал, что это – люди, живущие по соседству. Видимо, они заподозрили неладное, наблюдая, как мы целый день здесь болтаемся, и взобрались на камень, чтобы с нами разобраться. То, что их намерения по отношению к нам далеко не добрые, я узнал откуда-то в то же мгновение. Дон Хуан и Хенаро соскользнули с камня, велев поторопиться и мне. Мы тотчас же двинулись прочь. Весь путь до дома Хенаро мы проделали, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, преследуют ли нас те люди. Ни Хенаро, ни дон Хуан не произнесли ни единого слова. Один раз дон Хуан даже свирепо шикнул на меня, приложив к губам палец. Когда мы подошли к дому Хенаро, дон Хуан втянул меня внутрь. А Хенаро, не останавливаясь, проследовал мимо дома и куда-то ушёл.
Когда мы с доном Хуаном оказались в безопасности внутри дома и он зажёг керосиновую лампу, я поинтересовался:
– Что это были за люди, дон Хуан?
– Это были не люди, – ответил он.
– Да ладно тебе, дон Хуан, не надо напускать мистический туман. Это были люди, я видел их своими глазами.
– Ну разумеется, ты видел их своими глазами, – парировал он. – Однако это ни о чём не говорит. Твои глаза тебя подвели. Это были не люди, и шли они за тобой. Хенаро пришлось их отвлечь.
– Так кто же это был, если не люди?
– О, а вот в этом скрыта тайна. Тайна осознания, которую невозможно раскрыть рациональным путём, просто о ней рассказав. Она относится к тем тайнам, которые можно лишь созерцать.
– Хорошо, тогда сделай так, чтобы я тоже стал свидетелем этой тайны, – не отставал я.
– Но ты уже им стал! Дважды за сегодняшний день. Просто сейчас ты этого не помнишь. Однако вспомнишь, когда зажжёшь те эманации, которые светились, когда ты созерцал тайну осознания, о которой идёт речь. А пока давай-ка вернёмся к разговору об осознании вообще.
Дон Хуан ещё раз повторил что осознание начинается с постоянного давления больших эманации извне на эманации, заключённые внутри кокона. За счёт этого давления останавливается движение эманации внутри кокона, которое суть движение к смерти, ибо направлено на разрушение кокона. Такая остановка является первым действием осознания.
– Все живые существа стремятся к смерти. Это – истина, в которой видящий не может не отдавать себе отчёта, – продолжал дон Хуан. – Осознание же останавливает смерть.
Новых видящих привёл в глубокое замешательство тот факт, что осознание препятствует смерти и в то же время является её причиной, будучи пищей Орла. Это невозможно объяснить, поскольку не может быть рационального способа понять бытие. Видящим не оставалось другого выхода, кроме как принять то, что их знание основано на взаимопротиворечащих предпосылках.
Я спросил:
– Но почему они разработали систему, содержащую внутренние противоречия?
– Ничего они не разрабатывали, – ответил он. – Видящие открыли непреложные истины, они увидели их такими, какие они есть. Вот и всё.
– Вот например: видящий должен быть методичным, рациональным существом, образцом трезвой уравновешенности; и в то же время он должен всячески избегать этих качеств, чтобы быть абсолютно свободным и открытым по отношению к чудесным тайнам бытия.
Приведённый доном Хуаном пример несколько сбил меня с толку. Но не совсем. Я понял что имелось в виду. Ведь он всё время пытался развить во мне максимум рационализма. И только лишь для того, чтобы разрушить его до основания и потребовать полного отсутствия сколько-нибудь рационального подхода.
– Только предельная, высочайшая уравновешенность может стать мостом между взаимоисключающими противоречиями, – сказал дон Хуан.
– Скажи, дон Хуан, а как по-твоему, искусство может быть таким мостом? – поинтересовался я.
– Мостом между противоречиями ты можешь назвать всё что угодно – искусство, страсть, уравновешенность, любовь и даже доброту.
Потом дон Хуан рассказал, что в процессе изучения первого внимания новые видящие обнаружили: все органические существа, кроме человека, успокаивают возбуждённые эманации внутри своих коконов. За счёт этого внутренние эманации получают возможность настроиться на соответствующие им внешние. Чего не происходит в случае человеческих существ, поскольку первое внимание последних принимается за инвентаризацию эманации Орла, имеющихся внутри кокона.
Я спросил:
– Что такое инвентаризация, дон Хуан?
– Человеческие существа отмечают те эманации, которые есть внутри их коконов, – ответил он. – Ни одно другое создание этим не занимается. В миг фиксации внутренних эманации большими эманациями первое внимание начинает за собой наблюдать. И отмечать всё, что с ним происходит. Во всяком случае, оно пытается это сделать доступными ему способами. Этот процесс видящие и называют составлением инвентарного списка.
Я не хочу сказать, что таков добровольный выбор человека, или что человек может отказаться от инвентаризации. Составление инвентарного списка – это команда, которую даёт Орёл. Не подчиниться ей нельзя, но вот то, как именно подчиниться – совсем другое дело. Тут уже можно выбирать.
Дон Хуан сказал, что, хотя ему не нравится называть эманации командами, они, по сути, являются таковыми – командами, ослушаться которых не дано никому. Однако в подчинении командам заключён способ неподчинения им.
– В случае с инвентаризацией первого внимания, – продолжал дон Хуан, – видящий не может не подчиниться. И он подчиняется. Однако как только инвентарный перечень составлен, видящий выбрасывает его. Ведь Орёл не заставляет нас делать из инвентарного перечня культ. Он даёт лишь команду на составление этого перечня, не более.
Я задал вопрос:
– Каким образом видящий видит, что человек осуществляет инвентаризацию?
– Внутренние эманации человеческого кокона успокаиваются не для того, чтобы прийти в соответствие с внешними, – последовал ответ. – Это становится очевидным после того, как увидишь, что делают другие существа. Успокоившись, они практически сливаются с большими эманациями и текут вместе с ними. Вот, например, скарабей – жук-навозник. Свет его эманации иногда распространяется, захватывая огромные пространства.
Человек же, успокоив эманации внутри своего кокона, начинает их со всех сторон обдумывать, анализировать и ими любоваться. Тем самым эманации замыкаются сами на себя.
Дон Хуан сказал, что, осуществляя инвентаризацию, люди доводят выполнение соответствующей команды до логического завершения. Всё же остальное ими игнорируется. А когда человек достаточно глубоко увяз в инвентаризации, ситуация может развиваться по двум направлениям. В первом случае человек полностью игнорирует импульсы больших эманации, во втором – использует их весьма специфически.
Игнорируя эти импульсы, человек после составления инвентарного перечня приходит к уникальному состоянию, которое называется рассудочностью. А использование всех импульсов специфическим образом – это самопоглощённость.
Для видящего человеческая рассудочность имеет вид необыкновенно однородного тусклого свечения, которое если и реагирует на постоянное давление больших эманации, то делает это крайне слабо и крайне редко. Свечение рассудочности делает оболочку яйцеобразного кокона более плотной, но в то же время и более ломкой.
Дон Хуан отметил, что по идее человеческая рассудочность должна была бы встречаться в изобилии, однако на самом деле это – чрезвычайно редкое явление. Подавляющее большинство человеческих существ склоняется к самопоглощённости.
Разумеется, осознание всех живых существ в известной степени замкнуто на себя. Иначе взаимодействие между ними было бы невозможным. Но такой глубочайшей степени самопоглощённости первого внимания, какая присутствует у человека, не достигает ни одно другое существо. В противоположность рассудочному человеку, напрочь игнорирующему импульсы больших эманации, индивид самопоглощённый схватывает каждый импульс и преобразует его в усилие, взбалтывающее эманации внутри кокона.
Наблюдая всё это, видящие пришли к одному весьма практическому выводу. Они увидели, что рассудочные люди должны жить дольше, чем самопоглощённые. Игнорируя импульсы больших эманации, первые усиливают естественное возбуждение внутренних эманации. А самопоглощённые индивиды, наоборот, сокращают свою жизнь, используя импульсы внешних эманации для создания дополнительного возбуждения внутри.
Я поинтересовался:
– Что видит видящий, созерцая самопоглощённого человека?
– Прерывистые вспышки белого света, сопровождающиеся длинными периодами потускнения, – ответил дон Хуан.
Потом он замолчал. У меня больше не было вопросов. А может, я слишком устал, чтобы спрашивать о чём бы то ни было. Громкий удар, похожий на взрыв, заставил меня подскочить от неожиданности. Входная дверь распахнулась. Вошёл Хенаро и, тяжело дыша, рухнул на циновку. Он весь был мокрым от пота.
– Я рассказывал о первом внимании, – сообщил ему дон Хуан.
– Первое внимание работает только с известным, – сказал Хенаро. – Когда имеешь дело с неизвестным, оно не стоит и ломаного гроша.
– Ну, это не совсем верно, – возразил дон Хуан. – Первое внимание очень хорошо работает и с неизвестным. Оно блокирует неизвестное, оно отрицает его настолько яростно, что неизвестное для первого внимания попросту перестаёт существовать.
– Инвентаризация делает нас неуязвимыми. Вот почему она возникла и имеет первостепенное значение.
– О чём это вы? – обратился я к дону Хуану.
Тот не ответил. Он смотрел на Хенаро, словно ждал ответа.
– Но если я открою дверь? – спросил Хенаро. – Сможет ли первое внимание справиться с тем, что войдёт?
– Твоё и моё – не сможет, – сказал дон Хуан. – А его, – он указал на меня, – сможет. Давай попробуем.
– Но он же в состоянии повышенного осознания. Как насчёт этого? – спросил Хенаро.
– Это ничего не меняет, – сказал дон Хуан.
Хенаро поднялся, подошёл к входной двери и настежь распахнул её, мгновенно отскочив в сторону. Порыв холодного ветра ворвался в дом. Дон Хуан подошёл ко мне и встал рядом. Хенаро сделал то же самое. Они пристально меня разглядывали.
Я хотел закрыть дверь. Я чувствовал некоторое неудобство от холода. Но едва я двинулся к двери, как дон Хуан и Хенаро прыгнули вперёд и загородили меня от неё.
– Ты что-нибудь замечаешь в комнате? – спросил Хенаро, обращаясь ко мне.
– Ничего, – совершенно искренне ответил я.
Кроме холодного ветра, который врывался сквозь дверной проём, замечать было нечего.
– Странные существа вошли, когда я открыл дверь, – сказал он. – Неужели ты ничего не заметил?
По его голосу я понял, что на этот раз он не шутит.
Втроём, они – по бокам, я – посредине, мы вышли из дома. Дон Хуан прихватил с собой керосиновую лампу, а Хенаро запер дверь. Через дверцу для пассажира мы сели в машину, причём меня они втиснули первым. А потом мы отправились в соседний городок, где находился дом дона Хуана.
←К оглавлению |
Вверх |
Далее |