←К оглавлению

Карлос Кастанеда – Огонь изнутри

Глава 4
Светимость осознания

Мы с доном Хуаном и доном Хенаро сидели за столом в доме дона Хенаро. Мы только что вернулись с окрестных гор, где собирали растения. Неожиданно дон Хуан сдвинул уровень моего осознания. Дон Хенаро, посмеиваясь, разглядывал меня. Он отметил, что две стороны моего осознания выглядят с его точки зрения довольно занятно. Вот наглядный пример: моё к нему отношение. Для правой стороны моего осознания он – уважаемый и внушающий страх маг дон Хенаро, человек, чьи непостижимые действия восхищают меня и в то же время наполняют совершенно диким ужасом. Для левой же стороны моего осознания – он просто Хенаро, а иногда – даже Хенарито, безо всяких донов – мягкий и добрый видящий. И всё, что он делает, так понятно и так соответствует тому, что делаю или пытаюсь сделать я сам.

Я согласился с ним, добавив, что человеком, одно только присутствие которого заставляет меня дрожать подобно осиновому листу, для левой стороны моего осознания является Сильвио Мануэль – самый таинственный из видящих команды дона Хуана. И ещё я сказал что сам дон Хуан, как истинный нагваль, для меня стоит вне каких бы то ни было условностей, и я одинаково восхищаюсь и уважаю его, независимо от того, в каком состоянии осознания нахожусь.

– Но и боишься тоже, а? – спросил Хенаро дрожащим голосом.

– И ещё как боится, – фальцетом вставил дон Хуан.

Все рассмеялись. Однако дон Хуан и Хенаро хохотали как-то очень уж самозабвенно. Я мгновенно заподозрил неладное. Было похоже на то, что они знают кое-что, о чём не договаривают.

Дон Хуан же видел меня насквозь. Он объяснил, что на промежуточной стадии, прежде чем окончательно перейти в состояние левостороннего осознания, человек становится способным на огромнейшую концентрацию, но в то же время подвержен любому влиянию. И в данный момент я попал под влияние подозрительности.

– Между прочим, ла Горда всё время находится в таком состоянии, – сказал дон Хуан. – Поэтому она – изумительный ученик и вместе с тем – просто потрясающая зануда. Она не может не цепляться за всё, что встречается на её пути. В том числе, конечно, и за вещи весьма полезные. Например – за высшую степень концентрации.

Далее дон Хуан объяснил, что новые видящие обнаружили: переходный период является тем временем, в течение которого процесс обучения становится наиболее эффективным, а само обучение – самым глубоким. Но это также тот период, когда воин должен постоянно находиться под присмотром учителя, получая все необходимые объяснения. Иначе у него возникнут проблемы с самооценкой. Если он вовремя не получит соответствующих объяснений, то, окончательно перейдя в состояние левостороннего осознания, он станет великим магом, но никчёмным видящим. Именно это произошло в своё время с древними толтеками.

В частности, жертвами соблазнов левостороннего осознания легко становятся женщины-воины. Они настолько подвижны, что могут сдвигаться влево практически без усилий. И зачастую это происходит слишком быстро, чтобы пойти на пользу.

Мы долго молчали. Хенаро заснул. А дон Хуан снова заговорил. Он сказал что новым видящим пришлось разработать определённый набор терминов, без чего невозможно было сформулировать объяснение второй истины, касающейся осознания. Бенефактор дона Хуана внёс изменения, приспособив терминологию к своему подходу. Дон Хуан сделал то же самое. Он счёл, что не имеет значения, какой терминологией пользоваться, если истины проверяются с помощью видения.

Мне было любопытно, какие именно термины изменил дон Хуан, однако я не знал как сформулировать вопрос. Дон Хуан, видимо, истолковал мою заминку как признак сомнения в его праве и способности изменять терминологию, и пояснил, что если за предлагаемым термином стоит только рациональный рассудок, то термин этот может соответствовать лишь рутинным соглашениям обычной жизни. Если же термин предложен видящим, он никогда не будет просто фигуральной словесной формулой, поскольку за ним стоит непосредственное видение внутренней сути вещей. В свою терминологию видящий вкладывает всё, чего ему удалось достичь.

Я поинтересовался, почему он внёс изменения в терминологию.

– Поиск новых, лучших способов объяснения – долг нагваля, – ответил дон Хуан. – Ведь время вносит свои изменения во всё. Поэтому каждый новый нагваль должен вводить новые слова и новые понятия, чтобы описывать то, что видит.

– Ты имеешь в виду, что новые понятия нагваль черпает из мира обычной жизни? – спросил я.

– Нет. Я имею в виду, что нагваль по-новому говорит о видении. Тебе, например, как новому нагвалю, предстоит говорить о том, что восприятие расширяется осознанием. Ты будешь говорить о том же самом, о чём говорил скажем, мой бенефактор. Но совсем иначе, чем это делал он.

– Чем, по словам новых видящих, является восприятие, дон Хуан?

– Они говорят, что восприятие – это настройка. Восприятие имеет место при условии, когда эманации внутри кокона настроены на соответствующие им внешние эманации. Настройка – вот то, что позволяет любому живому существу культивировать его осознание. Это утверждение видящих основано на том, что они видят любое живое существо в его истинном облике – в виде пузыря белёсого цвета.

Я спросил как именно осуществляется настройка и в чём заключается соответствие внутренних эманации внешним.

– Внешние и внутренние эманации, – ответил дон Хуан, – суть одни и те же потоки световых волокон. А живые существа – крохотные пузырьки, ими образованные, крохотные точечки света, прикреплённые к этим бесконечным струящимся нитям.

Потом дон Хуан объяснил что светимость живых существ образована лишь ограниченным набором эманации Орла – незначительной частью бесконечно разнообразного их множества. Эманации, образующие существо, заключены внутри его кокона. Когда видящий видит процесс восприятия, он наблюдает, как светимость эманации Орла, находящихся вне кокона, заставляет внутренние эманации светиться ярче. Внешняя светимость как бы притягивает внутреннюю, захватывает и, скажем так, фиксирует её. Фиксированная же таким образом светимость и есть, по сути, осознание данного конкретного существа.

Кроме того, видящий видит давление, оказываемое внешними эманациями на определённую часть эманации внутренних. Силой давления определяется степень осознанности существа.

Я не совсем понял и попросил уточнить, каким образом внешние эманации оказывают давление на внутренние.

– Видишь ли, – сказал дон Хуан, – эманации Орла суть нечто большее, чем просто потоки световых волокон. Каждое из этих волокон является источником энергии неограниченной мощности. Поток энергии, понимаешь? Теперь представь себе: эманации вне кокона и эманации внутри него – одни и те же. Они образуют непрерывный поток энергии. Однако кокон как бы разделяет его, поверхность кокона изолирует внутреннюю часть волокон потока от внешней и тем самым формирует направленное давление.

– Я уже говорил тебе как-то о том, что древние видящие были непревзойдёнными мастерами по части управления осознанием. А теперь я могу добавить: суть их мастерства состояла в умении манипулировать структурой человеческого кокона. Я также говорил тебе ранее, что они раскрыли тайну осознания. Они увидели и поняли, что осознание есть определённого рода свечение в коконе живого существа. Они назвали это свечение «свечением осознания», что вполне соответствует сущности явления.

Потом дон Хуан объяснил, что древние видящие увидели осознание человека. Это – особая область светимости янтарного цвета, отличающаяся от остальных волокон кокона повышенной яркостью. Эта область занимает узкую вертикальную полосу, протянувшуюся по правой стороне поверхности кокона сверху донизу. Древние видящие овладели искусством смещать эту полосу светимости, заставляя её расширяться, захватывая новые участки поверхности кокона, а также погружаться внутрь.

Умолкнув, дон Хуан взглянул на Хенаро. Тот по-прежнему спал сном праведника.

– Хенаро плевать хотел на объяснения, – сказал дон Хуан. – Действие – его стихия. Мой бенефактор постоянно загонял его в угол ставя перед ним совершенно неразрешимые задачи. Поэтому Хенаро пришлось сразу же прочно закрепиться в левой стороне осознания. У него не было выбора, не было никакой возможности пробовать и размышлять.

– Так лучше, дон Хуан?

– Кому как. Для него подобный путь явился совершенным. Тебя и меня такой подход вряд ли устроит. Ведь мы оба так или иначе призваны иметь дело с объяснениями. Хенаро и мой бенефактор больше похожи на древних видящих, чем на новых: со свечением осознания они могут делать всё что захотят, поскольку обладают над ним совершенным контролем.

Дон Хуан поднялся с циновки, на которой мы сидели, и потянулся, выпрямив руки и ноги. Я настаивал на продолжении разговора. Он с улыбкой сказал, что мне нужно отдохнуть, поскольку высокая степень сосредоточения меня несколько утомила.

В дверь постучали. Я проснулся. Было темно. Какое-то мгновение я не мог сообразить, где я и что со мной происходит. Ощущение было таким, словно какая-то часть моего существа затерялась где-то очень-очень далеко. Эта часть вроде бы продолжала спать, хотя я уже полностью проснулся. Сквозь окно в дом проникал свет луны, поэтому мне было видно всё, что происходит вокруг. Я увидел, как дон Хенаро поднялся и пошёл к двери. Я понял, что нахожусь в его доме. Дон Хуан по-прежнему спал на циновке, расстеленной на полу. У меня было явственное ощущение, что все мы втроём заснули сразу же после того, как, смертельно устав, вернулись с прогулки по горам.

Дон Хенаро зажёг керосиновую лампу. Я поплёлся за ним в кухню. Кто-то принёс ему кастрюлю жаркого и стопку лепёшек. Я спросил:

– Кто это принёс? У тебя что, есть женщина, которая готовит?

В кухню вошёл дон Хуан. Они оба смотрели на меня и улыбались. Эти улыбки почему-то наполняли меня ужасом. Я уже совсем было принялся орать от страха, когда дон Хуан ударил меня по спине. Войдя в состояние повышенного осознания, я понял что за время сна или в момент пробуждения моё сознание вернулось в обычное состояние.

Чувство, охватившее меня, когда я вернулся в состояние повышенного осознания, было смесью облегчения, злости и потрясающе пронзительной печали. Я снова стал самим собой, и это явилось источником облегчения. Во всяком случае, с некоторых пор я начал относиться к подобным непостижимым состояниям сознания как к проявлениям моей истинной сущности. Единственная причина такого отношения была очень проста: находясь в этих состояниях, я ощущал полноту и целостность своего существа. Я не чувствовал, что во мне чего-то не хватает. Злость и печаль были реакцией на бессилие, ибо именно в таких состояниях я более чем когда-либо осознавал ограниченность своих возможностей.

Я попросил дона Хуана объяснить, за счёт чего происходит так, что в состоянии повышенного осознания я могу взглянуть назад и вспомнить всё, отдавая себе отчёт в каждом из действий, совершённых ранее в любом из состояний сознания. Я даже вспоминаю собственную неспособность вспомнить. Но едва лишь моё сознание возвращается в обычное нормальное состояние, как я тут же теряю нить и не могу вспомнить абсолютно ничего из того, что происходило, когда я был в состоянии повышенного осознания. Я не смог бы вспомнить, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– Стоп, не торопись! – прервал меня дон Хуан. – Пока что ты ещё ничего даже не начинал вспоминать. Повышенное осознание – всего лишь промежуточное состояние. А вот за ним – превеликое множество того, о чём ты действительно не сможешь вспомнить. Даже под угрозой смерти.

Он был прав. Я понятия не имел, о чём идёт речь, и принялся упрашивать его объяснить.

– Объяснения будут, – сказал он. – Однако не сразу. Медленно, но в конце концов мы к ним придём. Медленно – потому что я в точности похож на тебя. Мне нравится понимать. В этом смысле я – полная противоположность своему бенефактору. Он не был склонен объяснять. Для него существовало только действие. Он имел обыкновение просто сталкивать нас с неразрешимыми задачами, предоставляя возможность выпутываться самостоятельно. Некоторые из нас так и не смогли их решить и закончили в том же месте, где начали – масса действия и никакого реального знания.

– Та информация, о которой ты говоришь, спрятана где-то в глубине моего сознания? – спросил я.

– Нет. Это было бы чересчур просто, – ответил дон Хуан. – Одним лишь разделением человеческого существа на тело и сознание тут не обойдёшься. Действия видящих намного сложнее. Ты забыл то, что делал или наблюдал, поскольку когда это происходило, ты видел. Вот в чём причина.

Я попросил его раскрыть смысл того, что он только что сказал.

Дон Хуан принялся терпеливо объяснять. Когда происходило то, что я забыл, осознание моё было значительно усилено по сравнению с его обычным повседневным уровнем. Это значит, что для восприятия были задействованы новые, обычно не используемые части всего моего существа.

– И то, что ты забыл, спрятано именно в этих частях всего твоего существа, – сказал он. – Как раз в использовании этих зон и состоит видение.

– Я запутался ещё больше, дон Хуан.

– Это не твоя вина. Видеть – значит обнажить внутреннюю сущность всего, созерцать неизвестное и бросить взгляд на непознаваемое. Поэтому видение – вещь весьма неутешительная. Обычно созерцание всей непостижимой сложности бытия приводит видящего в полную растерянность. Особенно же удручающе выглядит то, насколько ограниченность нашего обычного состояния сознания искажает и даже уродует истинную картину мира.

Тут дон Хуан в очередной раз напомнил мне, что моё сосредоточение должно быть абсолютно полным, поскольку понимание имеет критическое значение, и что превыше всего новые видящие ценят глубокое осознание, не окрашенное никакими эмоциями.

– Вот, к примеру, – продолжал он, – в тот день, когда ты понял насчёт своего и ла Горды чувства собственной важности, помнишь? На самом же деле ты ничего не понял. Это был всего лишь эмоциональный взрыв, и только. Я утверждаю это с такой уверенностью потому, что уже в следующий день ты вновь оседлал своего любимого конька – чувство собственной важности. Как-будто до тебя вообще ничего не дошло.

С древними видящими произошло в точности то же самое. Они легко шли на поводу у эмоциональных реакций. Когда же дело доходило до понимания того, что они видели, они оказывались бессильны. Понимание требует трезвой уравновешенности, а не эмоциональности. Так что берегись того, кто готов рыдать от избытка чувств, когда ему кажется, что он осознал нечто важное. Его осознание – пустышка, ибо на самом деле он не понимает ровным счётом ничего.

– Путь знания таит в себе немыслимые опасности для того, кто пытается следовать по нему, не вооружившись трезвым пониманием, – продолжал дон Хуан. – Я выстраиваю теорию осознания, располагая истины в определённом порядке – так, чтобы они могли послужить тебе картой, в правильности которой тебе предстоит убедиться на собственном опыте с помощью видения. Но не зрения. Глаза здесь ни при чём.

Последовала долгая пауза. Он внимательно смотрел на меня, определённо ожидая вопроса.

– Все делают эту ошибку. Все думают, что видение связано с глазами, – произнёс он. – Однако не следует удивляться тому, что, после стольких лет, ты так и не понял – видение не имеет отношение к функции глаз. Это – нормально, такой ошибки не избегает практически никто.

– Так что же такое видение? – спросил я.

Дон Хуан ответил, что видение – это настройка. Я напомнил ему: не так давно он утверждал что настройкой является восприятие. Он объяснил, что настройка тех эманации, которые используются в повседневной жизни, даёт восприятие обычного мира, видение же обусловлено настройкой тех эманаций, которые обычно не задействованы. Таким образом, видение, будучи результатом нетривиальной настройки, вряд ли может быть истолковано только как особый тип функционирования зрительного анализатора. По словам дона Хуана, я видел бесчисленное множество раз, однако мне ни разу не пришло в голову абстрагироваться от собственно зрения. Меня всё время вводил в заблуждение сам термин «видение», а также описание этого явления.

– Когда видящий видит, то нечто как бы объясняет ему всё, что происходит по мере того, как в зону настройки попадают всё новые и новые эманации, – продолжал дон Хуан. – Он слышит голос, говорящий ему на ухо что есть что. Если голоса нет, то происходящее с видящим не является видением.

После непродолжительной паузы дон Хуан снова заговорил о голосе видения. Он отметил, что полагать, будто видение есть слышание – тоже ошибка, поскольку в действительности видение – нечто неизмеримо большее. Однако видящие выбрали звук в качестве критерия, позволяющего определить – имеет место новая настройка или нет.

Голос видения дон Хуан назвал вещью наиболее загадочной и необъяснимой.

– Лично я пришёл к выводу, – говорил он, – что голос видения присущ только человеку. Только человек пользуется речью. Может быть, в этом дело. Древние видящие считали, что голос этот принадлежит некоторому сверхмогущественному существу, связанному с человечеством сокровенными и очень тесными узами. Они считали, что это существо – защитник человека. Для новых видящих голос видения – нечто совершенно непостижимое. Новые видящие говорят, что это свечение осознания и играет на эманациях Орла, как арфист играет на арфе.

Дать более подробные объяснения по данному вопросу дон Хуан наотрез отказался. Отказ свой он аргументировал тем, что по мере изложения им теории мне всё станет ясно.

Пока дон Хуан говорил сосредоточение моё было настолько полным, что я даже не заметил, как мы сели за стол. Я не помнил, кто что делал, и только когда дон Хуан замолчал, заметил что его тарелка жаркого уже почти пуста.

Хенаро смотрел на меня с лучезарной улыбкой. Моя тарелка стояла передо мной. И она тоже была пуста. И только остатки жаркого в ней говорили о том, что я, похоже, только что закончил есть.

Но я не помнил как ел. Однако я не помнил и того, как подошёл к столу и сел.

– Ну как жаркое? Понравилось? – спросил у меня Хенаро, глядя куда-то вдаль.

Я ответил, что понравилось. Мне не хотелось показывать, что у меня проблемы с памятью.

– А как по мне – слишком уж много перца, – сказал Хенаро. – А ты обычно не ешь острого, вот я и забеспокоился, как бы чего не вышло. Напрасно ты две порции умял. Похоже, степень твоего свинства чуточку возрастает, когда ты находишься в состоянии повышенного осознания, а?

Я признал что он вероятно прав. Он налил мне большущую кружку воды и велел запить жаркое, чтобы не так пекло в горле. Я с жадностью влил в себя всю воду, после чего они оба взвыли от хохота.

И тут я вдруг осознал, что происходит. Это не была догадка, но какое-то буквально физическое ощущение. Нечто прямо перед моими глазами с чем-то совпало, и совпадение это словно ударило меня вспышкой желтоватого света. Я знал, что Хенаро шутит. Я не ел вовсе. Я был настолько погружён в объяснения дона Хуана, что забыл обо всём на свете. А из тарелки, стоявшей передо мной, ел Хенаро.

После ужина дон Хуан продолжил рассказ о свечении осознания. Хенаро сидел рядом со мной и слушал с таким видом, словно всё это было для него полным откровением.

Дон Хуан сказал, что эманации, находящиеся вне коконов живых существ, называют большими эманациями. Давление, которое они оказывают на кокон, одинаково для всех живых существ. Но результаты этого давления различны, поскольку реакция коконов на него бесконечно разнообразна. Однако в определённых пределах можно говорить о некоторой однородности реакций.

– И теперь, – продолжал дон Хуан, – когда видящий видит, как давление больших эманации обрушивается на вечно движущиеся текучие эманации внутри кокона и заставляет их остановиться, замереть, он знает: это момент фиксации светящегося существа осознанием.

– Само по себе выражение «большие эманации обрушиваются на эманации внутри кокона, заставляя их замереть» не означает ничего, кроме того что видящий видит нечто неописуемое, смысл чего он знает без тени сомнения. Это значит, что голос видения сообщил видящему: эманации внутри кокона замерли в полной неподвижности в результате совпадения с некоторыми из внешних эманации.

Естественно, видящие считают, что осознание всегда приходит извне и что истинная тайна – не внутри нас. Итак, в соответствии с природой вещей, большие эманации фиксируют эманации внутри кокона. И фокус истинного осознания состоит в том, чтобы позволить фиксирующим эманациям слиться с теми, которые находятся внутри нас. И если нам удаётся сделать так, чтобы это произошло, мы становимся такими, каковы мы в действительности – текучими, неизменно движущимися, вечными.

Дон Хуан замолчал. Его глаза ярко сияли. Казалось, они смотрят на меня откуда-то с огромной глубины. У меня было такое ощущение, что каждый из его глаз – отдельная, совершенно независимая точка света. Мгновение он боролся с невидимой силой, с огнём, возникшим изнутри, чтобы его поглотить. Потом всё прошло, и он снова заговорил:

– Степень осознания каждого конкретного существа зависит от того, насколько оно способно позволить давлению больших эманации вести его.

Последовала долгая-долгая пауза. Потом дон Хуан продолжил. Он объяснил, что видящие увидели: с момента зачатия осознание существа увеличивается и обогащается процессом жизни. И ещё они увидели, что осознание, например, насекомого и осознание человека растут поразительно различными способами. Но с одинаковой неуклонностью.

– Осознание развивается начиная с момента зачатия или с момента рождения? – попросил уточнить я.

– Осознание начинает развиваться с момента зачатия, – подчеркнул дон Хуан. – Я всегда тебе говорил: сексуальная энергия имеет огромное значение, ею необходимо управлять и пользоваться с огромной осторожностью. Но ты каждый раз пропускал мои слова мимо ушей. Ты думал что речь идёт о нравственности. Я же всегда говорил об этом только с точки зрения экономии и перераспределения энергии.

Дон Хуан взглянул на Хенаро. Хенаро одобрительно кивнул. Дон Хуан сказал:

– Сейчас Хенаро поведает тебе, что говорил об экономии половой энергии наш бенефактор – нагваль Хулиан.

– А нагваль Хулиан, – начал Хенаро, – говорил, что заниматься сексом или не заниматься – вопрос наличия энергии. Сам он с сексом проблем не имел никогда: у него её была прорва. Но мне он с первого же взгляда сказал, что мой член предназначен только для того, чтобы писять. Потому что у меня не хватало энергии на секс. Бенефактор сказал, что мои родители были ужасно утомлены, когда делали меня, и им было скучно. Он назвал меня результатом исключительно тоскливого совокупления – «конда абуррида». Таким я и родился – скучным и утомлённым. Нагваль Хулиан вообще не рекомендовал людям моего типа заниматься сексом. Тем самым мы можем сэкономить то небольшое количество энергии, которым обладаем.

То же самое он сказал Сильвио Мануэлю и Эмилито. Относительно остальных учеников он видел – у них достаточно энергии. Они не были зачаты в тоскливом совокуплении. Им он сказал, что они могут делать со своей половой энергией всё, что хотят, но просил не забывать о самоконтроле и понимать: согласно установке, данной Орлом, роль секса – наделять новые существа светом осознания. Мы сказали, что нам всё понятно.

И вот однажды, без каких бы то ни было предупреждений, с помощью своего бенефактора нагваля Элиаса, он приподнял занавес другого мира и, нисколько не колеблясь, затолкал нас всех туда, в тот мир. И все мы там едва не погибли. Кроме Сильвио Мануэля. У нас не хватило энергии на то, чтобы выстоять в столкновении с другим миром. Никто из нас, за исключением Сильвио Мануэля, не последовал совету нагваля.

Я обратился к дону Хуану:

– Что такое занавес другого мира?

– То, что сказал Хенаро, – занавес. Но ты уходишь от темы. Ты всегда уклоняешься от темы. Мы говорим о команде Орла относительно секса. Это ведь его установка: половая энергия предназначена для создания жизни. Посредством этой энергии Орёл наделяет новые существа осознанием. Поэтому, когда живые существа совокупляются, эманации внутри их коконов делают всё возможное для того, чтобы наделить осознанием новое существо, которое они создают.

Во время полового акта эманации, заключённые в коконе каждого из партнёров, приходят в необычайное возбуждение, кульминацией которого становится слияние двух частей светимости осознания – по одной от каждого партнёра – которые отделяются от их коконов.

– Половой акт – всегда зарождение нового осознания. Даже когда оно в итоге не формируется, – продолжал дон Хуан. – Эманации внутри коконов человеческих существ понятия не имеют о сексе ради развлечения.

Приподнявшись со стула, Хенаро наклонился ко мне через стол и, покачивая для убедительности головой, тихо произнёс:

– Нагваль изрёк истину. Они в самом деле не имеют понятия. – Он подмигнул.

Дон Хуан, едва одерживая смех, добавил, что люди обычно действуют не считаясь с тайной бытия и полагая, что такой возвышенный акт, как наделение жизнью и осознанием сводится к чисто физическому влечению, которым можно пользоваться по своему усмотрению. И в этом – их ошибка.

Хенаро принялся непристойно крутить тазом, изображая похоть. Дон Хуан сказал что именно об этом идёт речь. Хенаро выразил ему признательность за столь высокую оценку его единственного вклада в объяснение осознания.

После чего оба они разразились совершенно идиотским хохотом, сказав, что если бы я знал с каким серьёзным видом говорил об осознании их бенефактор, я непременно хохотал бы вместе с ними.

Я глубокомысленно поинтересовался, что всё это значит для обычного человека в его повседневной жизни.

– Что именно? То, что делает Хенаро? – с напускной серьёзностью спросил дон Хуан.

Их веселье всегда было заразительным. Успокаивались они довольно долго. Уровень их энергии был настолько высок, что рядом с ними я выглядел старым и дряхлым.

– Я не знаю, я правда не знаю, – ответил, наконец, дон Хуан. – Я только знаю, что это значит для воина. Воин знает: единственная энергия, которой мы реально обладаем, – это сексуальная энергия, которая наделяет жизнью. Воин всегда помнит об этом и потому постоянно отдаёт себе отчёт в степени своей ответственности.

И если воин намерен накопить достаточно энергии для того, чтобы научиться видеть, он должен стать скрягой в отношении к своей половой энергии. В этом и заключается урок, данный нам нагвалем Хулианом. Он толкнул нас в неизвестное и мы почти погибли там. И, поскольку каждый из нас хотел видеть, мы, разумеется, стали воздерживаться от растранжиривания своей светимости осознания.

Я уже не раз слышал от него подобные сентенции. И каждый раз принимался с ним спорить. Каждый раз я чувствовал, что должен возразить, приводил соображения против того, что считал пуританским отношением к сексу.

И в этот раз я тоже принялся возражать. Они оба хохотали до слёз.

– Ну, хорошо, но что делать с естественной чувственностью человека? – поинтересовался я.

– Да ничего не делать, – ответил он. – С человеческой чувственностью всё в порядке. Проблема не в ней, а в человеческом невежестве и нежелании людей считаться со своей собственной магической природой. Попусту растрачивать животворную силу половой энергии – ошибка. Но ошибка также – не знать, что, имея детей, человек истощает свою светимость осознания.

– Откуда видящие знают, что наличие детей истощает светимость осознания? – спросил я.

– Они видят, как светимость родителей уменьшается по мере роста светимости детей. На светящихся коконах родителей появляются большие тёмные пятна – как раз в тех местах, откуда была взята светимость. Где-то в среднем сечении кокона. Иногда эти пятна даже можно видеть как бы наложенными непосредственно на тело человека.

Я поинтересовался, можно ли сделать что-нибудь, чтобы люди стали более гармонично относится к светимости осознания.

– Нет, – ответил дон Хуан. – По крайней мере, видящие не могут сделать ничего. Цель видящих – свобода. Они стремятся стать ни к чему не привязанными созерцателями, неспособными выносить суждения. Иначе им пришлось бы взять на себя ответственность за открытие нового, более гармоничного цикла бытия. А этого не может сделать никто. Новый цикл если ему суждено начаться, должен прийти сам по себе.

←К оглавлению

Вверх

Далее


(наведите мышь)