←К оглавлению |
Карлос Кастанеда – Огонь изнутри |
На следующий день мы с доном Хуаном отправились пройтись по дороге, ведущей в Оахаку. Было два часа пополудни, и дорога была пустынна.
Мы неторопливо прогуливались, когда дон Хуан неожиданно заговорил. Он сказал, что разговор о мелких тиранах был не более чем введением к теме осознания. Я заметил что этот разговор, тем не менее, заставил меня совершенно по-новому взглянуть на вещи. Дон Хуан попросил объяснить подробнее, что я имею в виду.
Я ответил что это связано с нашим давним спором но поводу индейцев яки. Тогда, несколько лет назад, в ходе объяснения учения для правой стороны, он пытался рассказать мне о тех преимуществах, которое давало индейцам яки положение угнетённых. Я страстно спорил в тот раз, утверждая, что, живя в столь ужасающих условиях, они не могли иметь никаких преимуществ. Я говорил ему, что мне непонятно, как его – индейца яки – совсем не трогает столь вопиющая несправедливость.
Он внимательно слушал. Потом, когда я был уверен, что он собирается отстаивать свою точку зрения, он вдруг согласился. Он сказал что условия, в которых живут индейцы яки, действительно катастрофичны. Но тут же добавил что бесполезно особо выделять условия жизни индейцев яки, поскольку человек вообще живёт в ужасающих условиях.
– Так что не стоит жалеть бедненьких индейцев яки, – сказал он. – Пожалей тогда уж всё человечество. А что касается индейцев яки, то им в известном смысле даже повезло. Их угнетают, и благодаря этому некоторые из них имеют возможность в конце концов оказаться победителями. А угнетатели – мелкие тираны, пожирающие их свободу – те не имеют, к дьяволу, ни единого шанса.
Я немедленно разразился потоком политических лозунгов. Я вообще не понял его точку зрения. Он ещё раз попытался объяснить мне понятие мелкого тирана, но тогда эта идея как-то прошла мимо моего понимания. И только теперь всё стало на свои места.
– Ничто ещё не стало на свои места, – сказал дон Хуан, смеясь над тем, что я ему рассказал. – Ибо завтра, вернувшись в нормальное состояние осознания, ты даже и не вспомнишь о том, что сейчас осознал.
Я был глубоко подавлен. Я знал, что он прав.
– С тобой произойдёт то, что в своё время произошло со мной, – продолжал дон Хуан. – Мой бенефактор – нагваль Хулиан – заставил меня осознать то, что ты осознал относительно мелких тиранов, когда я находился в состоянии повышенного осознания. И в итоге, когда в повседневной жизни отношение моё ко всему начало изменяться, я не отдавал себе отчёта, почему это происходит.
Меня всю жизнь кто-нибудь угнетал поэтому я был воистину зол на своих угнетателей. Можешь себе представить моё удивление, когда я вдруг обнаружил, что ищу компании мелких тиранов. Я думал, что потерял рассудок.
Мы подошли к месту, где сбоку от дороги были большие валуны, наполовину засыпанные давним оползнем. Дон Хуан направился к ним и опустился на плоский камень. Мне он сделал знак сесть напротив. Затем без дальнейших предисловий он приступил к объяснению искусства овладения осознанием.
Он объяснил что существует ряд истин, касающихся осознания, открытых видящими – как древними, так и новыми. Для облегчения усвоения эти истины были сформулированы в определённой последовательности.
Овладение искусством осознания состоит в усвоении всей этой последовательности. Первая из истин заключается в том, что в мире нет отдельных объектов, которые существуют сами по себе, хотя мы, сообразно своему опыту, воспринимаем наш мир как мир предметов и явлений. На самом же деле мир отдельных объектов и явлений не существует. Есть лишь единая вселенная, образованная эманациями Орла.
Однако прежде чем рассказать мне об эманациях Орла, дон Хуан счёл необходимым остановиться на понятиях известного, неизвестного и непознаваемого. Он сказал что основная часть истин об осознании была открыта видящими древности. Однако последовательность, в которой они располагаются, разработали новые видящие. Ибо вне данной последовательности эти истины почти непостижимы.
Дон Хуан сказал что древние видящие не пытались найти тот порядок, в котором должны располагаться истины об осознании. Это стало одной из их величайших ошибок, имевшей роковые последствия. Заключались эти последствия в том, что древние видящие решили: неизвестное и непознаваемое суть одно и то же. Исправить эту ошибку удалось только новым видящим. Они нашли границы и дали определения. Неизвестным они назвали то, что скрыто от человека неким подобием занавеса из ткани бытия, имеющей ужасающую фактуру, однако находящееся, тем не менее, в пределах досягаемости. В некоторый момент времени неизвестное становится известным. Непознаваемое же суть нечто неописуемое и не поддающееся ни осмыслению, ни осознанию. Непознаваемое никогда не перейдёт в разряд известного, но тем не менее оно всегда где-то рядом, оно захватывает и восхищает нас своим великолепием, и в то же время грандиозность и безграничность его приводят нас в смертельный ужас.
– Но как новые видящие отличают одно от другого? – поинтересовался я.
– Есть правило, – сказал дон Хуан. – Очень простое правило. Перед лицом неизвестного человек отважен. Неизвестное обладает свойством давать нам надежду и ощущение счастья. Человек чувствует себя сильным, дерзким и бодрым. И даже беспокойство, при этом возникающее, действует благотворно. Новые видящие увидели: неизвестное раскрывает все лучшие стороны человеческой природы.
Но когда принимаемое за неизвестное оказывается непознаваемым, результаты бывают катастрофическими. Видящий чувствует, что истощён и вконец запутан. Им овладевает глубочайшая подавленность. Тело теряет тонус, ясность и уравновешенность улетучиваются. Ведь непознаваемое не даёт энергии. Оно находится вне пределов досягаемости человеческого существа, в области, вторгаться в которую не следует ни бездумно, ни даже с величайшей осмотрительностью. Новые видящие поняли, что даже за намёк на контакт с непознаваемым приходится платить поистине непомерную цену.
Дон Хуан объяснил что новым видящим пришлось продираться сквозь почти непреодолимые дебри старой традиции. В начале нового цикла никто из них не знал какие из превеликого множества традиционных магических практик были правильными, а какие – нет. Было вполне очевидно, что с древними видящими случилось что-то не то, но что именно – этого новые видящие не знали. Поэтому за отправную точку они взяли следующую установку: ошибочным было всё, что делали их предшественники. Древние видящие были мастерами по части заблуждений и безосновательных догадок. Прежде всего они вообразили, что их мастерство в видении даёт им гарантию безопасности. Они решили, что они неприкосновенны. И они думали так до тех пор, пока завоеватели не сокрушили их, предав большинство из них жуткой мучительной смерти. У древних видящих не было никакой защиты, кроме полной убеждённости в своей неуязвимости.
Новые видящие не стали тратить время попусту на попытки разобраться, в чём ошибка. Вместо этого они взялись за исследование неизвестного, чтобы определить, в чём различие между неизвестным и непознаваемым.
– Как они исследовали неизвестное, дон Хуан?
– Посредством контролируемого использования видения, – ответил он.
Я сказал, что спрашиваю о том, в чём заключается исследование неизвестного.
– Исследование неизвестного заключается в том, чтобы сделать его доступным нашему восприятию. Постоянная практика видения позволила новым видящим обнаружить, что неизвестное и известное в принципе составляют одно целое, поскольку и то и другое лежат в пределах возможного для человеческого восприятия. В некоторый момент видящий может покинуть сферу известного и войти в неизвестное.
То же, что находится за пределами потенциальных возможностей нашего восприятия, суть непознаваемое. И способность отличать его от неизвестного имеет критическое значение. Если видящий путает их, то, столкнувшись с непознаваемым, он оказывается в крайне незавидном положении.
Древние видящие – когда это с ними произошло, – решили, что что-то не так в их практике. На самом же деле они просто столкнулись с вещами, лежащими вне пределов человеческого постижения. Однако это им и в голову не приходило, что с их стороны оказалось чудовищной ошибкой, за которую они дорого заплатили.
– А после того, как различие между неизвестным и непознаваемым было осознано, – что произошло тогда? – поинтересовался я.
– Начался новый цикл, – ответил дон Хуан. – Это различие и есть то, что разделяет древний и новый циклы. Ведь именно его понимание и лежит в основе всех достижений новых видящих.
Далее дон Хуан рассказал о том, что видение явилось критическим элементом как в разрушении мира древних видящих, так и в формировании нового подхода.
Именно посредством видения новые видящие открыли некоторые неопровержимые факты, из которых последовал целый ряд выводов, совершивших революцию во взглядах видящих на природу человека и мира. Благодаря этим выводам появилась возможность для начала нового цикла, и были эти выводы именно теми истинами об осознании, которые излагал мне дон Хуан.
Он предложил прогуляться к центру города и побродить по площади. По пути речь зашла о технике и приборах для точных измерений. Дон Хуан заметил, что приборы являются всего лишь продолжениями наших органов чувств. Я же придерживался мнения, согласно которому некоторые приборы нельзя отнести к данной категории, поскольку они выполняют функции, на которые мы не способны по чисто физиологическим причинам.
– Наши органы чувств способны на всё, – заверил меня дон Хуан.
– Хорошо, вот тебе пример: приборы, способные принимать радиосигналы, приходящие из открытого космоса, – заявил я. – А наши органы чувств этого делать не могут.
– А я на этот счёт несколько иного мнения, – не согласился дон Хуан. – Я полагаю, что наши органы чувств способны воспринимать всё, что нас окружает.
– Ладно, тогда как насчёт ультразвука? – не унимался я. – У нас нет органических чувств для его восприятия.
– Видящие убеждены – мы имеем понятие лишь о крошечной частичке самих себя, – ответил он.
На некоторое время дон Хуан погрузился в размышление, словно пытаясь решить, что сказать дальше. Потом он с улыбкой заговорил:
– Как я уже сказал, первая из истин об осознании состоит в следующем: окружающий мир в действительности совсем иной, нежели мы его себе представляем. Мы полагаем, что имеем дело с миром объектов, однако он таковым не является.
Дон Хуан замолчал, как бы оценивая впечатление, которое произвели на меня его слова. Я сказал, что согласен с ним, поскольку любой объект можно рассматривать как поле энергии. Дон Хуан заметил, что с моей стороны это лишь чисто интеллектуальное приближение к истине. Однако сформулировать нечто на основании голых рассуждений – вовсе не значит удостовериться в этом на практике. Его абсолютно не интересует моё согласие или несогласие. Ему нужно, чтобы я попытался постичь внутреннюю сущность этой истины.
– Ты не способен воочию убедиться в том, что все объекты этого мира – лишь поля энергии, – пояснил он. – Как и любой обычный человек. Если бы ты умел их видеть, ты был бы видящим, и в этом случае ты сам мог бы объяснить всё, что касается осознания. Понимаешь, что я имею в виду?
Затем он сказал, что умозаключения, полученные на чисто интеллектуальной основе, мало что способны изменить в нашей жизни. Отсюда – масса примеров, когда люди, имея по какому-либо поводу совершенно чёткие убеждения, действуют диаметрально противоположным образом, в качестве оправдания ссылаясь единственно на то, что человеку свойственно ошибаться.
– Итак, первая истина: мир таков, каким он выглядит, но в то же время он таковым не является, – продолжал дон Хуан. – Он не настолько плотен и реален, как мы привыкли считать, основываясь на своём восприятии, но в то же время он не является и миражом. Мир не иллюзорен, как иногда утверждают, он вполне реален. Но в то же время он и нереален. Обрати на это особое внимание. Тут недостаточно просто принять к сведению, тут необходимо понимание. Мы воспринимаем нечто. Это – точно установленный факт. Но то, что именно мы воспринимаем, не относится к числу фактов, столь же однозначно установленных. Ибо мы обучаемся тому, что и как воспринимать.
Имеется нечто, воздействующее на наши органы чувств. Это – та часть, которая реальна. Нереальная же часть суть то, что нам говорят об этом нечто наши органы чувств. Рассмотрим, к примеру, гору. Наши органы чувств говорят нам, что она – объект. Она имеет размер, цвет, форму. Мы даже подразделяем горы на вполне определённые категории. И здесь всё верно, за исключением одной детали. Нам никогда не приходит в голову, что роль наших органов чувств весьма поверхностна. Способ, которым они воспринимают, обусловлен особым свойством нашего осознания. Именно это свойство заставляет их работать так, а не иначе.
Я начал было снова соглашаться с ним, но вовсе не потому, что мне этого хотелось, поскольку я не совсем ясно понимал, что он имеет в виду. Это скорее была реакция на ситуацию. Я ощущал некую угрозу. Дон Хуан заставил меня замолчать.
– Термин «мир», – продолжал он, – я использую, чтобы обозначить всё то, что нас окружает. У меня, разумеется, есть более удачный термин, но для тебя он будет совершенно непостижим. Видящие утверждают, что мир объектов существует лишь постольку, поскольку наше осознание делает его таковым. В реальности же есть лишь эманации Орла – текучие, вечно меняющиеся, и в то же время неизменные, вечные.
Я собрался было спросить, что это такое – эманации Орла. Но дон Хуан жестом остановил меня. Он объяснил, что одним из наиболее драматических откровений, оставленных нам в наследство древними видящими, было их открытие причины бытия всех существ, обладающих способностью воспринимать. Все они существуют для того, чтобы накапливать осознание. Это открытие дон Хуан назвал колоссальным.
Полушутя он спросил, могу ли я лучше ответить на вопрос о смысле жизни, вечно не дающий человеку покоя. Я немедленно занял оборонительную позицию и принялся спорить. Я сказал, что сам по себе этот вопрос лишён смысла, поскольку логический ответ на него невозможен. И вообще, говоря об этом, мы неизбежно придём к обсуждению религиозных доктрин, и сам вопрос, таким образом, неизбежно сведётся к вопросу о вере.
Но дон Хуан сказал:
– Древние видящие не только рассуждали о вере. Конечно, они были не столь практичны, как новые видящие, но их практичности всё же хватало на то, чтобы знать, что именно они видели. Я же своим вопросом, который привёл тебя в такое смущение, пытался подчеркнуть лишь одно: наше рациональное мышление в одиночку не способно справиться с ответом на вопрос о смысле нашего существования. Каждая попытка неизменно сводится к вопросу о вере. Древние видящие пошли по иному пути. И им удалось отыскать ответ, который не связан с одной только верой.
Дон Хуан сказал, что древние видящие смогли увидеть неописуемую силу, являющуюся источником бытия всех существ, хотя для этого им и приходилось подвергать себя невероятным опасностям. Эту силу древние видящие назвали Орлом, поскольку те немногие взгляды мельком, которые позволили им увидеть эту силу, создали у них впечатление, что она напоминает нечто похожее на бесконечно огромного чёрно-белого орла. Они увидели, что именно Орёл наделяет осознанием. Он создаёт живые существа таким образом, чтобы они в процессе жизни могли обогащать осознание, полученное от него вместе с жизнью. И ещё они увидели, что именно Орёл пожирает обогащённое осознание, отбирая его у существ в момент их смерти.
– И потому, когда древние видящие утверждали, что смысл жизни состоит в накоплении и развитии осознания, – продолжал дон Хуан, – речь шла не о вере и не о логическом умозаключении. Они это увидели.
Они увидели, как осознание живых существ отлетает в момент смерти и, подобно светящимся клубкам ваты, поднимается прямо к клюву Орла и им поглощается. И потому для древних видящих был очевиден факт: смысл жизни всех существ – в обогащении осознания, которым питается Орёл.
Дону Хуану потребовалось ненадолго отправиться куда-то по делам, поэтому он на время прервал свои объяснения. Нестор отвёз его в Оахаку. Провожая их, я вспомнил что в начале нашего с доном Хуаном знакомства я воспринимал его заявления насчёт поездок по делам как своего рода эвфемизмы. Я думал что стоит за этим нечто совсем другое. Но постепенно до меня дошло – его слова на самом деле соответствуют реальному положению вещей. У него действительно были какие-то дела в разных местах. Каждый раз перед такой поездкой дон Хуан надевал костюм-тройку – а их у него было довольно много – и становился похожим на кого угодно, но только не на знакомого мне старика-индейца. Как-то раз я даже высказался насчёт совершенства этих его перевоплощений.
– Нагваль должен обладать гибкостью, достаточной для того, чтобы уметь становиться кем угодно, – объяснил мне тогда дон Хуан. – Быть Нагвалем, кроме всего прочего, значит не иметь слабых мест, которые необходимо защищать. Запомни это хорошенько – нам ещё не раз предстоит к этому вернуться.
И мы возвращались к этому моменту снова и снова. И действительно создавалось впечатление, что у дона Хуана нет слабых мест, нуждающихся в защите. Но в этот раз, пока он был в Оахаке, у меня всё же возникла тень сомнения. Неожиданно меня осенило: у Нагваля есть нечто, подлежащее защите. Это нечто – описание Орла. Мне казалось, что оно действительно требует защиты, причём защиты весьма пристрастной.
Я пытался заговаривать об этом с видящими из отряда дона Хуана, но они уклонялись от ответа, заявляя, что я нахожусь под карантином, поэтому подобного рода беседы со мной запрещены до тех пор, пока дон Хуан не закончит своё объяснение.
Поэтому едва дон Хуан вернулся и мы с ним присели, чтобы поговорить, я спросил его об этом.
– Истины, о которых я тебе рассказываю, вовсе не являются чем-то, что необходимо защищать, тем более – защищать с пристрастием, – ответил он. – И если ты полагаешь, что я пытаюсь их отстаивать, ты заблуждаешься. Эти истины были сформулированы и сведены воедино для того, чтобы облегчить воину путь к просветлению, а вовсе не затем, чтобы служить некими сентиментальными откровениями личной веры. И когда я говорил о том, что нагвалю нечего защищать, я, кроме всего прочего, имел в виду также и то, что нагваль лишён каких бы то ни было пристрастий и привязанностей.
Я сказал дону Хуану, что, похоже, не следую его учению, поскольку буквально одержим описанием Орла и его действий. Я снова и снова говорил о том, насколько устрашающее впечатление производит на меня эта идея.
– Это не идея, – поправил меня дон Хуан. – Это – факт. И факт, если хочешь знать, дьявольски жуткий. Видишь ли, новые видящие не занимались игрой в идеи.
– Хорошо, но тогда какого рода силой является Орёл? – спросил я.
– Пожалуй, я не знаю, как ответить на этот вопрос. Для видящих Орёл настолько же реален, насколько реальны для тебя гравитация и время. И настолько же абстрактен и непостижим.
– Минуточку, дон Хуан! Гравитация и время – понятия действительно абстрактные, но ведь они соответствуют реальным явлениям, поддающимся изучению. Есть целые области науки, им посвящённые.
– Орёл и его эманации точно так же поддаются изучению, – возразил дон Хуан. – И область, к которой относится знание новых видящих, как раз этому и посвящена.
Тогда я попросил объяснить, что такое эманации Орла.
Дон Хуан сказал что эманации Орла – это неизменная вещь-в-себе, они пронизывают всё сущее, как познаваемое, так и Непознаваемое.
– Нет никакой возможности описать словами, что в действительности представляют собой эманации Орла, – пояснил он. – Видящий должен увидеть их сам.
– А ты их видел, дон Хуан?
– Разумеется. Но тем не менее, я не сумею рассказать тебе, что это такое. Просто присутствие чего-то, как бы масса какого-то качества или состояния, давление, которое ослепляет. Можно лишь мельком взглянуть на них, впрочем, как и на самого Орла.
– То есть ты мог бы сказать, что Орёл является источником эманации? Так, дон Хуан?
– Орёл, вне всякого сомнения, является источником своих эманации. Это очевидно, и говорить тут не о чем.
– Нет, я имею в виду – в смысле визуального восприятия.
– Орёл не имеет никакого отношения к визуальному восприятию. Видящий воспринимает Орла всем своим телом, всем своим существом. В каждом из нас присутствует нечто, способное заставить нас воспринимать всем телом. Видящие объясняют процесс видения Орла очень просто. Человек составлен эманациями Орла. Поэтому для восприятия Орла он должен обратиться к самому себе, к своим собственным составляющим. Вот тут и возникают сложности, связанные с осознанием: оно запутывается. И в критический момент, когда эманации внутри и эманации вовне должны просто обнаружить взаимное соответствие, осознание вмешивается и принимается за построение интерпретаций. В результате возникает видение Орла и его эманации. Но в действительности ни Орла, ни его эманации не существует. Уяснить же истинную сущность того, что существует на самом деле, не в состоянии ни одно живое существо.
Я поинтересовался, почему источник эманации назвали Орлом. Потому ли, что орлам вообще люди склонны приписывать важные свойства?
– Просто в данном случае нечто непознаваемое смутно напоминает образ из сферы известного. И в результате орлам стали приписывать свойства, которыми они никогда не обладали. Но подобные вещи происходят всегда, когда впечатлительные люди берутся за то, что требует абсолютной уравновешенности. Ведь среди видящих встречаются самые разные типы.
– То есть ты хочешь сказать, что существуют различные типы видящих?
– Нет. Я хочу сказать, что существует масса сентиментальных глупцов, которые становятся видящими. Ведь видящие – человеческие существа, не лишённые множества слабостей. Нет, не так. Человеческие существа, не лишённые множества слабостей, способны стать видящими. Это подобно тому, как иногда жалкие людишки становятся отличными учёными.
Такие видящие забывают о том удивительном чуде, каковым является мир. И когда жалкий человек становится видящим, сам факт его способности видеть полностью захватывает его. Он воображает себя гением, считая, что всё остальное не имеет значения. Чтобы прорваться сквозь почти непреодолимую расхлябанность обычного человеческого состояния, видящий должен обладать абсолютной безупречностью. И сама по себе способность видеть имеет значение лишь постольку поскольку. Гораздо важнее другое – что именно видящий делает с тем, что он видит.
– Что ты имеешь в виду, дон Хуан?
– А ты посмотри, что с нами сотворили некоторые из видящих. Ведь мы накрепко приклеены к навязанному нам образу Орла, пожирающего нас в миг нашей смерти.
Потом он сказал, что в таком варианте описания налицо некоторая ущербность и что лично ему не нравится идея относительно чего-то нас пожирающего. С его точки зрения точнее было бы говорить о некой силе, притягивающей осознание существ подобно тому, как магнит притягивает опилки. В момент смерти под действием этой грандиозной силы происходит дезинтеграция всего нашего существа.
И вообще нелепо представлять такое явление в виде пожирающего нечто Орла, поскольку неописуемое таинственное действо превращается тем самым в тривиальное принятие пищи.
– Тогда я – очень-очень обычный человек, – заявил я. – Потому что описание пожирающего нас Орла произвело на меня потрясающее впечатление.
– Не спеши. Действительное впечатление можно будет оценить лишь тогда, когда ты сам всё это увидишь, – сказал дон Хуан. – Но не следует упускать из виду: наши недостатки и недоработки никуда не исчезают. Они остаются с нами даже после того как мы становимся видящими. И ты, когда увидишь эту силу, возможно, примешь версию тех слабых видящих, которые назвали её Орлом. По крайней мере, так в своё время поступил я. Но ты можешь и не согласиться с ними, попытавшись противостоять склонности описывать непостижимое с помощью тривиальных человеческих образов. Возможно, тебе удастся подобрать другое, новое название, и оно окажется более точным.
– Видящие, способные видеть эманации Орла, часто называют их «командами», – сказал дон Хуан. – Я, в общем-то, не возражаю против такого названия, но сам привык к названию «эманации». Это явилось следствием реакции на то предпочтение, которое мой бенефактор отдавал термину «команды». Я думаю, этот термин в большей степени соответствовал его сильному и жёсткому характеру, чем моему. Мне хотелось чего-нибудь менее персонифицированного. По-моему, «команды» звучит как-то более по-человечески, хотя такой термин действительно соответствует сути явления, ибо это именно команды.
Дон Хуан сказал, что видеть эманации Орла – значит стремиться к катастрофе. Новые видящие очень скоро обнаружили, с какими огромнейшими трудностями это связано. И только после массы трагических неудач, постигших многих из них при исследовании неизвестного и попытках отделить его от непознаваемого, им удалось, наконец, понять что всё в мире образовано эманациями Орла. Лишь малая часть этих эманации находится в пределах досягаемости человеческого осознания. И лишь незначительная доля этой малой части доступна восприятию обычного человека в его повседневной жизни. Эта крохотная частичка эманации Орла и есть известное. Та малая часть, которая в принципе доступна человеческому осознанию, – это неизвестное. Всё же остальное – таинственное и неизмеримо огромное – это непознаваемое.
В продолжение разговора дон Хуан сообщил мне, что новые видящие, имея ориентацию прагматическую, мгновенно обнаружили, что эманации обладают силой тотального диктата. Все без исключения существа вынуждены задействовать эманации Орла, даже не отдавая себе отчёта в том, что это такое. Организм любого существа устроен таким образом, что захватывает определённую полосу эманации, причём каждый вид задействует при этом эманации свойственного ему определённого диапазона. Эманации же в свою очередь оказывают на организмы огромное давление. Это давление и является тем фактором, посредством которого существо воспринимает соответствующую его диапазону картину мира.
– В нашем варианте – я говорю о человеческих существах – мы интерпретируем воспринимаемые нами эманации как объективную реальность, – продолжал дон Хуан. – Однако человек способен воспринимать настолько мизерную часть эманаций Орла, что просто нелепо и смешно придавать сколько-нибудь серьёзное значение нашему восприятию. И в то же время мы воспринимаем нечто, что невозможно игнорировать. Для того, чтобы всё это выяснить, новым видящим пришлось пройти суровый путь, полный смертельных опасностей.
Дон Хуан сидел на своём обычном месте в большой комнате. Раньше здесь не было мебели, и все садились на циновки, расстеленные прямо на полу. Но Кэрол – женщина-Нагваль – достала очень удобные кресла для тех случаев, когда мы с ней по очереди читали дону Хуану стихи испаноязычных поэтов.
Едва я опустился в кресло, дон Хуан заговорил:
– Я хочу, чтобы ты чётко отдавал себе отчёт в том, чем именно мы сейчас занимаемся. Мы говорим об искусстве осознания. И те истины, о которых идёт речь, суть принципы этого искусства.
Дон Хуан добавил что в процессе изложения учения для правой стороны он демонстрировал эти принципы мне – находившемуся в обычном состоянии сознания – с помощью своего друга-видящего Хенаро. Причём Хенаро обходился с моим осознанием со всем юмором и непочтительностью, которые свойственны новым видящим.
– Вообще-то, именно Хенаро должен был бы рассказывать тебе об Орле, – сказал дон Хуан. – Но его версия слишком уж легкомысленна. Он считает, что видящие, назвавшие эту силу Орлом, либо были потрясающими тупицами, либо сыграли грандиозную шутку. Ведь орлы не только откладывают яйца, из них выходит также и ещё кое-что....
Дон Хуан расхохотался, объяснив, что комментарии Хенаро по данному вопросу представляются ему настолько удачными, что удержаться от смеха нет никакой возможности. И ещё он сказал что, если бы первичное описание Орла пришлось делать новым видящим, оно безусловно было бы наполовину издевательским. Я сказал что на каком-то уровне воспринимаю Орла как поэтический образ, и в таком качестве он меня воодушевляет, однако на некотором уровне он приводит меня в ужас, поскольку воспринимается совершенно буквально.
– Страх – одна из величайших сил в жизни воина; своего рода шпоры, не дающие расслабится, – объяснил дон Хуан.
Затем он напомнил мне, что описание Орла – наследие видящих древности. Новые видящие не утруждали себя составлением описаний, проведением параллелей и поиском каких бы то ни было сравнений и соответствий. Они стремились добраться непосредственно до истока всего сущего и предпринимали попытку за попыткой, последовательно подвергая себя совершенно невообразимым опасностям. И они увидели эманации Орла. Но вносить какие-либо изменения в описание Орла не стали. Ибо новые видящие чувствовали, что каждая попытка увидеть Орла требует слишком большого расхода энергии. Они считали, что видящие древности уже заплатили достаточно высокую цену за те мимолётные взгляды, которые им удалось бросить на Орла.
– Но каким образом древние видящие пришли к тому, что занялись составлением описания Орла? – поинтересовался я.
– Для обучения им нужен был некоторый минимальный набор основных понятий о непознаваемом, – ответил дон Хуан. – Они решили эту проблему, создав общее примерное описание силы, которая правит всем. Но они не описали эманации, поскольку последние вообще не поддаются описанию языком сравнений. Возможно, иногда у кого-нибудь из видящих возникает потребность как-то объяснить или описать отдельные эманации, но такие случаи всегда останутся делом сугубо личным. Короче, удачного варианта описания эманации, подобного описанию Орла, не существует.
– Похоже, новые видящие весьма склонны к абстракциям, – прокомментировал я. – Совсем как современные философы.
– Ничего подобного. Новые видящие – народ жутко практичный, – возразил дон Хуан. – Смотри: они не стали даже пытаться состряпать какую-нибудь рациональную теорию.
Абстрактными мыслителями, как объяснил далее дон Хуан, были как раз древние видящие. Они соорудили воистину исполинские нагромождения абстрактных трактовок, вполне соответствовавших их собственному духу и духу того времени. И совсем так же, как современные философы, древние видящие совершенно не были в состоянии хоть как-то управлять каскадами ситуаций, в которые попадали сами. Новые же видящие занялись лишь практической стороной дела, научившись видеть поток эманации, а также то, как человек и другие существа используют их для создания воспринимаемого ими мира.
– И как же их использует человек, дон Хуан?
– До идиотизма просто. Для видящего все люди – светящиеся существа. Светимость наша составлена эманациями Орла, заключёнными в яйцеобразный кокон. И та мизерная часть всех эманации, которая находится внутри кокона, и есть то, что делает нас людьми. Воспринимать же – значит устанавливать соответствие между эманациями внутри нашего кокона и эманациями вне его.
Видящий, к примеру, может увидеть эманации внутри любого живого существа и сказать, с какими из внешних эманации они могут прийти в соответствие.
Я спросил похожи ли эманации на лучи света.
– Нет. Ни капельки. Так было бы чересчур просто. Они не похожи ни на что, их невозможно описать. И в то же время лично я сказал бы, что они напоминают светящиеся нити. Непостижимо же в них то, что эти нити обладают самоосознанием. Нормальный разум обычного человека справиться с этим не в состоянии. Я не сумею объяснить тебе, что имеется в виду под самоосознанием эманации. Поскольку я сам не знаю того, о чём говорю. Всё, что лично мне известно, – и лишь об этом я могу тебе рассказать, – это то, что нити эманации осознают себя, они пульсируют собственной жизнью, и их такое множество, что числа теряют всякий смысл. И каждая из них – сама вечность.
←К оглавлению |
Вверх |
Далее |